Мать Магнитского: «У доктора Кратова удивительно избирательная память»

MK

Наталья Магнитская

2 октября в Тверском суде прошло очередное заседание «по делу Магнитского». Напомним, что на скамье подсудимых — тюремный медик, замначальника СИЗО по лечебной части Дмитрий Кратов, которого следствие обвиняет в халатности. По сути он стал единственным «стрелочником» в этом деле. Любопытным было выступлении свидетеля Борщева (председателя Общественной наблюдательной комиссии). Он заявил, что Магнитский сидел в худших камерах. В одной из них, к примеру, не было четырех метров на человека, как предусматривают международные нормы, дневной свет туда не проникал, бегали крысы, а вместо туалета в полу была дыра. По его словам, за год Магнитского по инициативе следователей 5 раз незаконно помещали в разные учреждения ФСИН, ему намеренно создавались ужасные условия с целью психического и физического давления.

Но больше всего Кратов, да и все присутствующие, ждали выступления матери Магнитского. И надо сказать, что ее речь произвела сильнейшие впечатление. Наталья Николаевна старалась не показывать лишних эмоций, говорить четко и только по делу. Но временами голос все же срывался… Суть ее выступления — поступок Кратова не простая халатность. Магнитская обвинила его в причастности к истязанию сына, к пыткам болью, которым того подвергали в течение долгих месяцев. Но она сделала акцент, что не только Кратов является виновником преступления. Наталья обвинила следователя Сильченко, врача Гауса и других, и ходатайствовала о возвращении дела в прокуратуру для возобновления расследования. Судья отказал.

Свою речь Наталья Николаевна, по собственному признанию, готовила мучительно и долго. Потому что пришлось снова вспоминать малейшие детали тех ужасных дней. Писала-переписывала ее по ночам, и ей казалось, что все время что-то важное упускает.

Мы приводим выступление в полном варианте, без купюр.

«Заключая человека под стражу, государство берет на себя обязанность сохранять здоровье и жизнь человека. Мне бы хотелось надеяться, что суд сможет установить причину, по которой мой сын — молодой, здоровый человек, у которого даже не было медицинской карточки в поликлинике, находясь около года в заключении, превратился в тяжелобольного человека с невероятно большим количеством смертельных болезней.

Я видела своего сына живым последний раз за четыре дня до смерти в здании Тверского суда, и ничто не предвещало о его смертельном состоянии. Мы не знаем, что происходило с Сергеем в течение последующих четырех дней, так как адвокатов лишили возможности пообщаться с ним, обосновав это его плохим самочувствием. Причем следователь Сильченко официально отказался сообщить о состоянии здоровья Сергея в эти дни.

Менее чем через год после ареста представители государства предложили мне забрать истерзанное тело моего сына из морга, организовав это так, чтобы я не имела возможности провести независимое экспертное исследование причин его гибели.

Мой сын погиб не на пустынной улице, не в темном подъезде, а в государственном учреждении в присутствии множества свидетелей, причем свидетелей — не заключенных, а служащих — от врачей до охранников. Но следствие ведется почти три года и еще не закончено, что только подтверждает, что Сергей умер насильственной смертью и что ему были созданы пыточные условия. Об этом свидетельствуют факты, которые причастным к его смерти лицам скрыть уже не удастся.

Над Сережей издевались и в суде. Он не был ни убийцей, ни насильником, однако его всегда помещали в клетку, что было унижением его человеческого достоинства. Кроме того создавало большие неудобства, т. к. ему негде было разместить множество документов, которые он готовил к каждому заседанию суда. Ему приходилось писать практически на коленке. А перед последним судебным заседанием он знакомился с материалами дела, прикованным правой рукой к батарее. Какая в этом была необходимость, если в здании суда полно охранников? А теперь и мне и адвокату на прошлом заседании не нашлось места, теперь я должна писать на коленке. Зато человек, обвиняемый в причинении смерти, спокойно и удобно разместился за столом со своим адвокатом, а не сидит в клетке. Он находится под подпиской о невыезде, а мой сын сидел к тюрьме, где его держали, ссылаясь на фальшивые документы об оформлении им визы на выезд в Великобританию и на то, что у человека имеется загранпаспорт.

Обвиняемый Кратов Д. Б. в своих показаниях утверждает, что у него хорошая память, и это правда. Я убедилась в этом, когда он узнал меня в здании суда 13.09.12 г. Однако, он странным образом не помнит того, что я приходила к нему на прием с заявлением о переводе моего сына в Матросскую Тишину для проведения повторного УЗИ. Не помнит он и того, что Сергей неоднократно обращался к нему с подобными заявлениями. Я бы хотела напомнить Дмитрию Борисовичу что, когда я была у него на приеме 03.09.09 г. он возмущался тем, что Сергея перевели к ним, зная, что в Бутырке нет УЗИ. Возмущение было ложным. В соответствии с нормами закона, по которым руководитель «Матросской Тишины» не имел права переводить моего сына, Кратов Д.Б., являясь заместителем начальника следственного изолятора по лечебно-профилактической работе, не имел права принимать больного Магнитского С.Л. в свой изолятор до завершения его лечения.

На этом же приеме Кратов мне сообщил, что написал рапорт генералу Давыдову о переводе Сергея в Матросскую Тишину и ответа на этот рапорт надо ждать не менее трех недель. То же самое он сказал Сергею во время обхода на следующий день. Об этом я знаю из письма от сына и со слов его адвокатов.

Узнать ответ на этот рапорт мне так и не удалось, так как я больше ни разу не видела Кратова на приеме. Вместо него на приеме всегда были или Литвинова Л.А. или медсестра, которые только принимали лекарства и говорили мне, что они ничего не знают. Более того: написание рапорта оказалось ложью. В материалах уголовного дела нет никакого рапорта Кратова Д.Б.

Основываясь на факте моей личной встречи с Кратовым Д.Б. в сентябре 2009 года, за два месяца до смерти моего сына, я имею все основания утверждать, что Кратов Д.Б. заведомо знал и отдавал себе отчет в том, что его преступными действиями и бездействием созданы пыточные условия для моего сына, принял в этом участие, и таким образом, выполнил отведенную ему роль в истязаниях Сергея.

Кратов Д.Б. в ответе и за действия своей подчиненной Литвиновой Л.А., которая лечила моего сына. Обвинение ей было предъявлено за якобы неосторожное преступление, срок давности по которому истек еще до того, как оно было сформулировано. Да, расследовать действия Литвиновой было, наверное, очень сложно, когда в ее показаниях ложь, противоречия, сомнительные справки, потерянный диплом и при этом карьерный рост после смерти моего сына. А ведь Литвинова не имеет специализации «лечебное дело», до поступления в Бутырку она вообще не имеет законного стажа врачебной деятельности — все это есть в материалах дела. Но не хватило следствию 2-х с половиной лет, что бы во всем разобраться.

К Литвиновой я также лично обращалась за помощью на приеме, но и эти мои обращения оказались безрезультатными. А как расценить тот факт, что лекарства, переданные моему сыну, оказались в другой камере, и он получил их только через три недели после того, как я пришла с требованием передать ему лекарства.

Как объяснить факт, что медицинская справка о состоянии здоровья моего сына, предназначенная для предъявления в суде 12 ноября 2009 г., была отправлена по почте лишь 11.11.09, и получена адвокатами после смерти Сережи, а Литвинова дала Сергею справку без подписи и печати, которую судья не приняла.

Я ознакомилась со всеми 39 томами дела, внимательно прочитала документы, регламентирующие порядок оказания медицинской помощи заключенным. В соответствии с ними подозреваемые или обвиняемые в СИЗО должны в трехдневный срок пройти обязательный медицинский осмотр врачом-терапевтом. Сергей добивался этого целый месяц, о чем он писал в своем письме. Всех поступающих в стационар не менее одного раза в неделю должен осматривать начальник медицинской части. Он же должен произвести осмотр перед выпиской из стационара. 12.11.09 г. этого сделано не было и не могло быть сделано, так как Сергея около 7 часов утра, не дав даже возможности позавтракать, перевели на сборное отделение для отправки в суд, а вернулся Сергей в больничную камеру около полуночи. Я считаю явным издевательством и пыткой, когда после того, как Сергей провел целый день в суде без горячей пищи, его ночью выписывают из терапевтического отделения. А на следующий день у него резко ухудшается состояние здоровья, и ни лечащий врач Литвинова, ни хирург, ни Кратов его не осмотрели. Зато в журнале появляется поставленный фельдшером ничем не обоснованный диагноз — «Сахарный диабет под вопросом». Для меня это тоже очень большой вопрос и у меня есть подозрения, что этот диагноз был дописан уже после смерти Сергея. Почему, если возникло подозрение на сахарный диабет, не был сделан анализ, притом, что такая возможность была. Я точно знаю, что в терапевтическом отделении был глюкометр и расходные материалы к нему имелись.

Кто мне скажет правду, что происходило с моим сыном последние 4 дня? Именно в эти дни и последние часы жизни, что подтверждено экспертами, Сергей получил травмы, свидетельствующие о насилии. Может быть, следователь Сильченко О.Ф, ведь теперь он заявлен прокурором в качестве «свидетелей стороны обвинения». Может быть, теперь этот свидетель Сильченко решил, что целесообразно рассказать, что им двигало, когда он подписывал незаконное постановление о принудительном приводе моего сына? И утром 24 ноября 2008 года в квартиру моего сына пришли представители государства — члены следственно-оперативной группы Следственного комитета при МВД РФ Рябинин А.П., Дроганов А.О. и Кречетов А.А., по уголовному делу, инициированному следователем Карповым П.А. и сотрудниками ФСБ РФ, и увели навсегда из дома и семьи моего сына, молодого и здорового.

Может быть, Сильченко расскажет, почему менее чем за год моего сына шесть раз переводили между следственными изоляторами. Решения о каждом таком переводе принимались на федеральном уровне, лично исполняющим обязанности директора Федеральной службы исполнения наказаний России генерал-лейтенантом Петрухиным Э.В., его заместителем генералом Семенюком, при непосредственном участии заместителя начальника Следственного комитета при МВД РФ генерала Логунова О.В. и следователя этого комитета Сильченко О.Ф.

Может быть, Сильченко расскажет, что по его личному поручению моего сына дважды вывозили в изолятор временного содержания при отсутствии для этого законных оснований. В общей сложности за время незаконного удержания моего сына под стражей, его как минимум двадцать один раз переводили в разные камеры, в том числе ночью. Это при том, что по Правилам внутреннего распорядка в период содержания в следственном изоляторе лица должны содержаться, «как правило», в одной камере, а исключение составляют в основном лишь случаи угрозы жизни и безопасности. Я не нахожу разумного объяснения тому, что была острая необходимость переводить моего сына в другую камеру в 21 час 31.12.08 г. или перевести его в ИВС на Петровке накануне трех выходных дней, когда если следователи собирались проводить с ним следственные действия, то, видимо, планировали это делать в отсутствие его адвокатов.

Самыми тяжелые условия были в Бутырке. Причем, каждый раз, когда Сергей жаловался, его переводили в еще худшую камеру. Заявления об условиях содержания, которые он делал неоднократно, почему-то исчезли. Я побывала на приеме почти у всех заместителей начальника СИЗО и все они объясняли мне, как им тяжело, у них все в отпуске. Поэтому письма и газеты носить некому, теплые вещи выдать со склада нельзя — воспитатель в отпуске. А стекол в окнах нет, хотя была уже середина сентября, потому что их выбили заключенные, чтобы не задохнуться от духоты летом.

Даже машинку для стрижки волос ему долго не передавали, и я несколько раз приходила к очередному заместителю начальника СИЗО для того, чтобы добиться этого. Хотя другой заключенный, которому тоже передавали такую же машинку в этот же день, к вечеру ее уже получил и даже позвонил об этом домой. Я считаю, что это все делалось не случайно.

Ответственным за организованную пытку многочисленными незаконными переводами моего сына в разные камеры в следственном изоляторе «Бутырка» начальнику Комнову Д.В. и его заместителю по оперативной работе Горчакову В.А. обвинение не предъявлено, они приглашены в суд в качестве свидетелей.

Следователь Сильченко О.Ф. ни разу за все время ни мне, ни другим родственникам не сообщал об изменении местонахождения моего сына после каждого перевода. Когда же мой сын обжаловал противозаконные действия следователя в суд, Сильченко О.Ф. в судебном заседании, дал суду заведомо ложные показания о том, что он, якобы, устно сообщал мне о переводах. Несмотря на то, что заведомо ложные показания следователя Сильченко О.Ф. ничем не были подтверждены, а закон прямо обязывает следователя незамедлительно уведомлять родственников обвиняемого о каждом его переводе, судья Тверского суда согласилась с доводом следователя Сильченко О.Ф. и отказала в удовлетворении жалобы моего сына.

Тот же самый следователь Сильченко О.Ф. без каких-либо обоснований отказывал мне до последнего месяца в свиданиях с сыном, причиняя мне и моему сыну психологические страдания.

Хочу отметить, что даже в материалах уголовного дела, достаточно документов, свидетельствующих о причастности следователя Сильченко О.Ф. к гибели моего сына.

При участии начальника СИЗО «Матросская тишина» Прокопенко И.П., следователя Сильченко О.Ф. и и.о. директора УФСИН России Петрухина Э.В., 25 июля 2009 года Сергей был переведен в следственный изолятор «Бутырка», в котором отсутствовали условия для проведения назначенного ему повторного ультразвукового исследования, отсутствовала больница и, соответственно, отсутствовали условия для проведения рекомендованного моему сыну оперативного лечения в связи с установленным диагнозом — желчекаменной болезни и панкреатита.

Я имею основания утверждать, что медицинские работники и руководитель следственного изолятора «Матросская Тишина» не имели права переводить моего сына до завершения его лечения. Мое утверждение основано на следующих нормах закона:

— статье 2 Конституции Российской Федерации, согласно которой человек, его права и свободы являются высшей ценностью;

— части 3 ст. 10 Уголовно-процессуального Кодекса Российской Федерации, согласно которой лицо, в отношении которого в качестве меры пресечения избрано заключение под стражу, должно содержаться в условиях, исключающих угрозу его жизни и здоровью;

— приказе Министерства здравоохранения и социального развития РФ и Минюста РФ от 17 октября 2005 г. N 640/190 «О порядке организации медицинской помощи лицам, отбывающим наказание в местах лишения свободы и заключенным под стражу».

16 ноября в 17 часов 45 мин, за 3 часа до смерти Сережи, когда скорая помощь везла его в Матросскую Тишину якобы для «экстренной госпитализации» на запрос адвоката Орешниковой. предоставить справку о состоянии здоровья Магнитского и объяснить, почему Магнитского не привели на встречу с адвокатами, Сильченко ответил: «состояние здоровья Магнитского С.Л. и справка о состоянии здоровья является внутренним делом следствия».

Ни родственникам, ни адвокатам Сильченко и ни кто-либо другой не сообщили о переводе моего сына в «Матросскую Тишину» и о его смерти. Об этом я узнала, когда 17.11.09 г. я принесла ему передачу в Бутырку и мне сообщили, что его перевели в «Матросскую Тишину», не сказав, по какой причине. После этого я поехала в «Матросскую Тишину» и мне сотрудница из окошка, в котором принимают передачи, сказала: «Вашего сына вчера привезли в крайне тяжелом состоянии, и он скончался от разрыва поджелудочной железы. Ждите, в 11 часов придет врач и все вам объяснит». Мне было страшно поверить в реальность происходящего, но оказалось, что все это правда. И даже над мертвым человеком продолжали издеваться, нам долго не выдавали разрешение на погребение, и мы хоронили Сережу только на пятый день. Нам не разрешили перевезти его в какой-либо ритуальный зал для прощания с ним. И мы прощались в полутемном зале судебного морга. Там я и увидела его разбитые руки. 12 ноября, когда я его видела в зале суда, руки были целы.

В ходе следствия не выявлена роль врачей «Матросской Тишины». Почему после того как УЗИ показало у моего сына наличие панкреатита и ЖКБ ему не сделали анализов, хотя такая возможность имелась. Почему врач Гаус, зная, что в вечернее время в тюремной больнице не работает лаборатория, она принимает больного с подозрением на панкреонекроз, а не отправляет его в больницу, где есть возможность сделать анализы. Почему врач Гаус оставляет больного в тяжелом состоянии на попечение охранников. Почему можно было вызвать бригаду усиления для того, чтобы надеть на Сергея наручники и поместить в изоляционный бокс, а доставить его в больницу через улицу было нельзя, ведь по документам он был направлен именно в «Матросскую тишину» в больницу в целях «экстренной госпитализации». .

Почему больше верят версии Гаус о времени и месте смерти Сергея, а не показаниям врача и фельдшера скорой помощи, которые не заинтересованы в сокрытии этих фактов. Они честно выполнили свой служебный долг, и осмотрели больного, даже после того как им сообщили о смерти пациента. Осмотр показал, что по всем признакам, больной к этому моменту уже был мертв.

Безусловно, несущая прямую ответственность за мучения моего сына и за его жестокое убийство врач Гаус А.В. должна нести уголовную ответственность. Но следователь Ломоносова М.О. и заместитель Генерального прокурора РФ Гринь В.Я. вызвали ее в суд в качестве свидетеля обвинения. Обвинение врачу Гаус А.В. в совершенном преступлении, как и другим его соучастникам, не предъявлено.

До настоящего времени десятки очевидцев последнего дня жизни моего сына не допрошены в качестве свидетелей.

В продолжение абсурда, в которое превращено расследование причин гибели моего сына, в качестве «свидетелей стороны обвинения» среди прочих прокурором заявлены — следователь МВД Сильченко О.Ф., незаконно арестовавший моего сына и отказавший ему в медицинских обследованиях и свиданиях с семьей; начальник «Бутырки» Комнов Д.В. и его заместитель Горчаков В.А., причастные к созданию пыточных условий для моего сына; врач «Матросской тишины» Гаус А.В., при непосредственном участии которой был убит мой сын. То есть те самые лица, которых я считаю соучастниками преступления против моего сына. Об этом я писала в Следственный комитет 13 сентября 2011 года в заявлении о незаконном аресте, истязаниях и убийстве моего сына.

Для меня совершенно очевидно, что Кратов Д.В. назначен главным и единственным ответственным за гибель моего сына.

Безусловно, он причастен к созданию моему сыну пыточных условий в следственном изоляторе, он, осознавая, что мой сын находится в полной зависимости от его действий по оказанию медицинской помощи, хорошо зная о выявленном у него в июле 2009 года заболевании поджелудочной железы, не принял никаких мер к его переводу в больницу при другом следственном изоляторе, к проведению моему сыну рекомендованного повторного УЗИ и планового оперативного лечения и даже самых простых анализов. Кратов Д.Б. причастен к истязанию моего сына, к пыткам болью, которым его подвергали в течение долгих месяцев, и в конечном итоге — к гибели моего сына, и за это он должен нести уголовную ответственность.

По закону потерпевший представляет и поддерживает сторону обвинения, однако, в создавшейся ситуации я этого права фактически лишена, поскольку не могу поддерживать обвинение. Ведь даже из представленных следствием материалов ясно, что не только Кратов Д.Б. является виновником преступления. Я прошу суд принять единственно возможное в данной ситуации законное решение — о возврате этого уголовного дела прокурору для возобновления следствия в связи с фактическими обстоятельствами, не учтенными в обвинительном заключении, которые ранее огласил мой представитель.”